Лариса и Валерий Блохины: мужское и женское в живописи
До 16-го января у самарцев есть уникальная возможность насладиться поистине классной выставкой. Посмотреть её можно в галерее «Арт-Холл» Татьяны Саркисян, экспозиция называется «Лирика цвета», а авторами являются художники с мировым именем – Лариса и Валерий Блохины. Художники в Самаре появились уже не в первый раз. Четыре года назад их выставка была организована при поддержке Самарского областного художественного музея. Самара Ларисе и Валерию понравилась, особенно её историческая часть. Вот и решили не ограничиться единственной выставкой в нашем городе.
Предлагаю вашему вниманию интервью с художниками об их творчестве.
Когда вы почувствовали себя настоящими художниками? Можете вспомнить тот момент осознания собственного профессионального «я»?
Валерий Блохин: Рисовать я начал, по-моему, с рождения (смеётся). Художественное школа, училище… Я стеснялся говорить, что я – художник, до тех пор пока не почувствовал себя профессионалом. А случилось это после 25-ти, когда начались мои персональные выставки. Кстати, самая первая персональная выставка состоялась в 90-м году в Германии, а с 87-го я участвовал в сборных экспозициях.
Лариса Блохина: Я тоже рисовала, сколько себя помню. Правда, в мои 6 лет произошла одна очень знаковая встреча. Я гуляла с бабушкой, а рядом с нами была девушка – художник. Она с моей бабушкой разговорилась, а я тогда и узнала, что художник – это ещё и профессия, а не только удовольствие. Вообще осознание пришло достаточно поздно. Из-за собственной неуверенности в молодости очень сложно сказать: «Я – художник».
В.Б.: Мне кажется, у русских стеснение – это наше национальное. В Америке, например, любой таксист маломальски держащих кисточку в руках уже назовёт себя художником.
Л.Б.: Да, причём говорить об этом он будет гордо и с достоинством.
Существует мнение, что когда художники работают на заказ, они теряют себя как художники. Вы согласны с этой идеей?
В.Б.: Как ни странно, я с этим согласен. И более того, я не согласен с тем, что художник всегда должен быть голодным. Когда творец голоден, он идёт на любой заказ, лишь бы выжить. Мне кажется, настоящую независимость художник получает только тогда, когда он независим в бытовом смысле – ни от кого и ни от чего. Лично я отказался от заказов на портреты лет десять тому назад, не потому что я не люблю этот жанр, просто наступило такое время: мне захотелось самому, без присутствия другого человека, которому нужно в чём-то угодить, делать совершенно спокойно всё, что я хочу и считаю нужным. А когда ты сидишь на заказном портрете (да и на любом другом жанре, собственно), ты всё равно зависишь от людей и от обстоятельств. Когда я брал заказы на портреты, я никогда не брал предоплаты – таким образом, я мог сказать, что я не принимаю претензий. Представьте: девушка получает свой портрет, он ей не нравится из-за того, что она изображена на нём грустной, не улыбающейся. Во-первых, грусть эта философская. Во-вторых, вообразите, если бы Джоконда во весь рот улыбалась бы зубами блестящими, что бы было? Вот я и выработал для себя такую схему: не нравится – не берите, но и претензий не предъявляйте.
Л.Б.: Это такой творческий подход к заказу. На мой взгляд, заказ имеет место быть, но с оговоркой, что это заказ в рамках творческого диапазона художника и его творческой концепции. Две стороны должны понимать, о чём они говорят.
Говорят, что хороший джазовый музыкант играет для своего напарника. А для кого работают художники – для себя, для других художников или для зрителей?
В.Б.: Поскольку я увлекаюсь востоком, мне близка одна китайская мысль, говорящая, что мужчины олицетворяют собой небо, женщины – землю. В искусстве я считаю, что художник – это мужская профессия, а публика представляет собой женское начало. Также и в кино: режиссёр – мужское начало, актёры – чувственное женское. Художник творит для населения Земли. Ты пишешь и предлагаешь свою призму, свой взгляд на мир, своё представление красоты.
Л.Б.: Если бы кто-то знал механизм включения на творческий лад… Для меня лично – это внутренняя потребность говорить. Неважно, какой это жанр, стиль, техника, неважно, что ты говоришь – главное, чтобы это почувствовал зритель. Ну, если ещё к потребности говорить прилагаются способности и талант, то это вообще замечательно! Да, первое – это внутренняя потребность говорить. И здесь хорошо, если удачно складываются взаимоотношения со зрителем и критикой – иногда они могут и не сложиться. Художник должен быть честен с самим собой.
В.Б.: Художник, в первую очередь, творит для себя. Он ест в себя, живёт для себя, работает для себя. Но если нет зрителя, художник страдает.
Может ли художник быть одновременно ещё и коммерсантом? Или художник, работающий для масс, и художник, придерживающийся исключительно своего творческого русла, это разные типы художников?
Л.Б.: Иногда это совпадает.
В.Б.: Это степень режиссёрского таланта у художника.
Л.Б.: Пикассо, например, был прекрасным режиссёром своей судьбы и своего творчества. Впрочем, как и Дали. Они не только прекрасные художники, но и режиссёры своей жизни.
Профессия художника – это ваш личный, осознанный выбор, или это решение было принято судьбой за вас?
В.Б.: Я не представляю себя без живописи. Я, по-моему, только и умею, что краски размазывать (смеётся)! Когда я учился, мой педагог говорил, что я никогда не буду живописцем. Только графиком, потому что хорошо рисую и крепко держу карандаш, а цвет, по его мнению, я не чувствовал совершенно. Он меня даже дальтоником называл. Видимо, из-за спортивного отношения к профессии, я начал бороться с самим собой. Лет через 5 после окончания ВУЗа, один из авторитетных для меня художников дал мне ценный совет: он предложил мне не щадить холсты, вылить ведро краски и просто поразмазывать её. Только тогда я понял, что я хотел от живописи. Я нашёл ту самую «шизинку» нужную, свою, которая меня будоражит. Классическая скучная живопись понятна, но с её задачей может справиться фотография. А когда появляется невероятное сочетание цвета, новая трактовка, с одной стороны, это явление случайное, а с другой – случайность становится закономерностью.
Л.Б.: Очень сильно на художника влияет его школа, база. Момент «отпуска» на свободу каждый должен найти сам. Образование конечно помогает, но тут есть разница между нашей школой живописи и Европейской. Европейская система образования учит думать хорошо и много, но нет школы, у нас есть школа, но нас не учат абстрактно мыслить. Мастера выходят после ВУЗа в полной растерянности, и сами потом нащупывают свой путь.
Были ли у вас такие моменты в жизни, когда вы сомневались в правильности выбранного пути?
Л.Б.: Никогда.
В.Б.: Я думал, размышлял на эту тему, и понял, что, если меня лишить зрения – я стану скульптором, если лишить рук – я стану литературно объяснять жизнь. Но я точно буду искать вечное состояние творчества.
Как появляются сюжеты ваших картин?
Л.Б.: Я занималась и занимаюсь графикой и живописью. Момент поиска, эксперимента мне присущ по жизни. Я всё время куда-то иду. Нынешний период живописи во многом вытек из графики. У меня была большая серия (и я её продолжаю): «Уходящая натура». В ней раскрывается следующая тема: все старые города похожи друг на друга. Неважно это Париж, Краснодар, Самара… Между собой у них есть общее настроение старого города. Архитектура меня как-то особенно впечатляет. Таким образом, серия графических работ перешла в серию живописных. Мне захотелось оперировать не только пятном, тоном, светом, захотелось ещё и цвета. А пейзажи, которых у меня достаточно много, как и натюрмортов, – это ностальгия. Хочется создать идеальный, вневременной пейзаж без персонажей. Это своеобразное стремление к мечте.
В.Б.: Исторически так сложилось, что я получил хорошее образование как рисовальщик, но в определённый период всё перевернулось, и я начал работать абстрактно. Все свои холсты я начинаю с абстрактного. Я абстрактно строю композицию цветовыми тоновыми массами, потом начинается сюжет. В 90-хх годах меня воспринимали с абстрактной точки зрения, и где-то очень далеко был намёк на конкретику. Тогда мои работы были более абстрактные. Потом я начал вспоминать, что я хорошо рисую, и появилась потребность рисовать многофигурные композиции. Когда я это почувствовал, почти в то же время я стал ездить на восток. В 90-х годах мне начали предлагать персональные выставки в разных странах, где поддерживались дипломатические отношения, что было весьма удобно – выставка шла от месяца до трёх, мне давали водителя с машиной и разрабатывался специальный маршрут для художника (не туристический), и я мог увидеть страну во всех возможных проявлениях. Любил в деревни заезжать, в самую глубинку. Так я ездил и по Индии, был и в Азии, и в Латинской Америке, и в Африке. Много насмотрел. Много увидел. И пришёл к мысли, почему меня привлёк восток. То состояние жизни, которое присутствует в тех странах, напоминает ту же нашу жизнь, которая была 200 лет назад, когда не было урбанизации, автомобилей, джинсов с очками. Человек жил той же жизнью, что сейчас живут на востоке. Но там сохранилось то визуальное, ты видишь эту жизнь на улицах. Также ходят коровы, козы, люди ездят на лошадях, верблюдах, слонах. Это возвращение к настоящему земному. Параллельно с этим появлялся интерес к конкретной стране, религии и возник широкий спектр интересов, настолько крупный, что мне кажется, всех моих лет не хватит, чтобы написать все картины о востоке. Я уже 12 лет «сижу» на теме востока и «слезать» с этой темы мне не хочется.
Когда наступает момент написания новый картины, что вы чувствуете? Вы творите спонтанно или у вас есть график работы?
Л.Б.: Графика нет точно. Я могу какие-то дни не заниматься живописью, а потом почувствовать состояние волнения, беспокойства, что нужно что-то написать… Возникает необходимость подойти к холсту и что-то сделать.
В.Б.: Я категорически не могу работать без настроения. Очень часто так бывает, что иду к мольберту, чистому холсту. Несколько дней перед ним просиживаю, предполагаю, что там будет. И боюсь прикасаться, потому что еще не созрела идея. Если нет идеи, я не работаю. Но когда ты становишься, грубо говоря, уже профессионалом, то ты всё время в этой работе. Впереди, например, выставка через пару месяцев – а там конь не валялся… Вот тогда приходится стимулировать своё настроение: это как раз самое ужасное. Я это очень не люблю, но как ни странно, в такой активной работе, когда «надо», что-то рождается, но только через муки…
Л.Б.: Чем важна любая выставка? Ты начинаешь анализировать какой-то определённый кусок жизни, период времени. Хочется для себя его осознать, а затем показать зрител. Когда картины появляются перед тобой в большом количестве, ты начинаешь отсматривать их и задавать самому себе вопросы. Что-то нужно подправить, что-то изменить, добавить, перекрасить. Возникает самоцензура. В эти моменты у художника кисти просто необходимо отнимать.
В.Б.: Нам ещё повезло, что мы вдвоём. Если бы я был , я бы сошёл с ума гораздо раньше (смеётся). Самоцензура – сильная вещь, она и помогает и мешает одновременно.
Существует ли у вас внутренняя конкуренция между собой?
Л.Б.: Мы советуемся.
В.Б.: Нам нет смысла конкурировать, у нас совершенно разный «замес», стиль. Нас объединяет только чувство цвета… и фамилия…
Л.Б.: Совет – это очень важно. Глаз иногда устаёт, и хочется услышать от друга, что нужно обобщить, что усилить.
В.Б.: Близкий друг промолчит где-то больше, чем мы. Побоится обидеть.
Л.Б.: Конкуренция предполагает оппозицию. У нас взаимопомощь.
Какими работами на представленной в Самаре выставке вы гордитесь больше всего?
В.Б.: Все картины – мои дети. Больше всего горжусь работой «Тунис» – она самая знаковая, с отточенной композицией, которую я не собираюсь повторять.
Л.Б.: «Лаванда». Это одна из последних работ, в которой я нашла то, что хочу развивать. В ней я вижу свой дальнейший путь.
ДЛЯ СПРАВКИ
Лариса Блохина окончила художественно-графическое отделение Кубанского государственного университета в 1984 году. С 1990 года – член Союза художников России, с 1999 года – почётный член Чешской Академии Искусств им. Масарика, награждена почётным знаком Рудольфа II.
Работы художника приобретены Министерством культуры (Москва), Краснодарским художественным музеем им. Коваленко, «Modern Art Gallery» (Карлсруэ, Германия), Художественным музеем г. Сочи, Ставропольским музеем изобразительных искусств, Вологодской государственной картинной галереей, Музейным объединением г. Череповец, Академией искусств Чехии, коллекцией «Tunel Sanat Gallery» Ziraat Bankasi (Турция).
Валерий Блохин родился в 1964 году в Новороссийске, в 1984 году окончил Краснодарское художественное училище. Ведёт активную выставочную деятельность в России и за рубежом. С 1990 года – член Союза художников России. C 1999 года – почётный член Академии Искусств Чехии им. Масарика, награждён золотой медалью этой академии
Работы находятся в государственных коллекциях, приобретены российскими, зарубежными музеями, среди которых Министерство Культуры РФ, Краснодарский художественный музей, Красноярский художественный музей, «Modem Art Gallery» (Карлсруэ, Германия), Вологодская Государственная Картинная галерея, Академия Искусств Чехии им. Масарика (Прага), находятся в частных коллекциях России и за её пределами.
Весной 2012 года Валерий Блохин стал почетным членом-корреспондентом РАХ.
«Лирика цвета» Лариса и Валерий Блохины
Лариса Блохина. Барселона 2. Холст, масло. 110*90, 2011 г.
Лариса Блохина. Аллея. Мостик. Холст, масло. 110*90, 2012 г.
Лариса Блохина. Лаванда. Холст, масло. 100*120, 2012 г.
Лариса Блохина. Яблоня. Диптих. Холст, масло. 70*60, 2012 г.
Лариса Блохина. Барселона 1. Холст, масло. 110*90, 2011 г.
Лариса Блохина. Натюрморт. Сумерки. Холст, масло. 90*110, 2012 г.
Лариса Блохина. Венеция. Вечер. Холст, масло. 110*120, 2012 г.
Лариса Блохина. Лодки. Холст, масло. 60*70, 2012 г.
Лариса Блохина. Сумерки. Холст, масло. 80*60, 2012 г.
Лариса Блохина. Цветы и фрукты. Холст, масло. 90*110, 2012 г.
Лариса Блохина. Мальта. Лодки. Холст, масло. 100*120, 2012 г.
Лариса Блохина. Распутье. Дождь. Холст, масло. 110*90, 2012 г.
Лариса Блохина. Чёрное море. Диптих. Холст, масло. 70*90, 70*90, 2012 г.
Лариса Блохина. Парк. Картон, смешанная техника. 105*105, 2012 г.
Лариса Блохина. Ноябрь. Картон, смешанная техника. 105*105, 2012 г.
Лариса Блохина. Париж. Кафе. Картон, смешанная техника. 105*105, 2012 г.
Лариса Блохина. Набережная. Сочи. Холст, масло. 100*120, 2010 г.
Лариса Блохина. Венеция. День. Холст, масло. 100*120, 2011 г.
Лариса Блохина. Лиман. Холст, масло. 100*120, 2010 г.
Лариса Блохина. Веранда. Холст, масло. 100*120, 2011 г.
Лариса Блохина. Дождь. Холст, масло. 100*120, 2011 г.
Лариса Блохина. Дом на реке. Холст, масло. 110*90, 2010 г.
Валерий Блохин. Тунис. Холст, масло. 100*120, 2005 г.
Валерий Блохин. Белые юрты. Холст, масло. 100*120, 2011 г.
Валерий Блохин. Прогулка двух философов. Ночное. Холст, масло. 120*100, 2007 г.
Валерий Блохин. Берберы. Холст, масло. 90*100, 2007 г.
Валерий Блохин. Гроза. Холст, масло. 130*150, 2006 г.
Валерий Блохин. Девушки в белом. Холст, масло. 120*100, 2006 г.
Валерий Блохин. Шёлковый путь. Холст, масло. 90*140, 2008 г.
Валерий Блохин. Пыльная буря. Холст, масло. 100*130, 2008 г.
Валерий Блохин. Прогулка двух философов. Парк. Холст, масло. 100*90, 100*120, 2007 г.
Валерий Блохин. Индийская деревня. Вечер. Холст, масло. 100*130, 2012 г.
Валерий Блохин. Алавия. Плетение корзин. Холст, масло. 100*120, 2011 г.
Валерий Блохин. Рынок. Холст, масло. 100*120, 2012 г.
Валерий Блохин. Индийская деревня. Холст, масло. 110*130, 2006 г.
Валерий Блохин. Караван. Холст, масло. 110*130, 2005 г.
Валерий Блохин. Вьетнам. Сети. Холст, масло. 100*120, 2006 г.
Валерий Блохин. Отдых в пути. Холст, масло. 100*100, 2007 г.
Валерий Блохин. Осетия. Дом Басати. Холст, масло. 90*100, 2007 г.
Алина ЛЕЛИКОВА
lelikova@regionmedia.ru
