ru.freepik.com
Мама переехала к нам два года назад. В свои семьдесят один она была ещё бодра — сама справлялась с бытом, иногда радовала нас домашней выпечкой. Мы с Ольгой выделили ей комнату в нашей двушке. Жить втроём было тесно, но мы мирились, считая это временными неудобствами.
Всё началось с обычного полиэтиленового пакета, который я увидел в прихожей в октябрьский вечер.
— Коробки, — коротко объяснила мама, развязывая шнурки. — Возле магазина выбросили. Целые, могут пригодиться.
Я тогда лишь удивился: зачем нам картон, если мы никуда не собираемся переезжать? Но спорить не стал — подумал, что это просто стариковская бережливость.
Через неделю появился второй пакет, затем третий. В них были пластиковые бутылки, пачки старых газет, пустые упаковки от продуктов. Когда я заглянул в её комнату, пакеты уже стояли у стены аккуратной стопкой.
— Бутылки — на рассаду, газеты — на дачу, коробки — под мелочи, — уверенно говорила мама.
У нас не было дачи. Рассаду мы не выращивали. Но в её глазах горела такая убеждённость, что я снова промолчал.
К ноябрю пакетов стало десять. Они занимали уже целый угол, и от них исходил лёгкий затхлый запах. Ольга, зайдя туда с тряпкой, вышла бледная.
— Игорь, твоя мать собирает мусор, — сказала она, когда мы остались одни.
Я пытался оправдываться: не мусор, а вещи, которые могут пригодиться. Но в душе уже понимал — жена права.
После смерти отца мама изменилась. Стала тревожной, часто забывала, о чём говорила пять минут назад. Врач тогда разводил руками: возрастное, наблюдайте. Но чтобы до такой степени…
Я попробовал поговорить с ней.
— Давай выбросим, мам. Места нет, и всё это нам не нужно.
— Как не нужно? — её глаза наполнились обидой. — Бутылки помою — они как новые. Газеты на растопку…
Мы спорили почти час. В конце концов я махнул рукой — пусть пока остаётся. Может, само пройдёт.
Не прошло.
В декабре она начала приносить не только пакеты. Сначала это была старая трёхногая табуретка, потом — рваное одеяло, затем сломанный чайник без ручки.
— Зачем, мама? У нас всё есть!
— Запасной, — упрямо отвечала она. — Вдруг наш сломается.
Ольга перестала заходить в её комнату. Наши вечерние разговоры стали сводиться к одному:
— Это ненормально, Игорь. Скругой раз она принесла матрас. Старый, порванный, с явными следами долгой жизни на помойке. Я не выдержал — выволок его обратно. Мама плакала, кричала, что я жестокий, что не ценю её труд. Ольга молча наблюдала из дверного проёма, и в её взгляде читалось что-то чужое, холодное.
Той же ночью она сказала тихо, но очень чётко:
— Игорь, я больше не могу. Надо решать.
Решение пришло после крысы. Мёртвой, обёрнутой в газету, которую мама принесла, чтобы «похоронить, как положено». В тот вечер Ольга поставила ультиматум: или мама, или она.
Мир раскололся. Сестра, живущая в другом городе, мягко сказала: «Игорь, ты не справляешься». Я знал, что она права. Маме требовался не просто угол в квартире, а постоянный уход, наблюдение, помощь, которую мы с женой, работая с утра до вечера, дать не могли.
Нашёлся частный пансионат — чистый, светлый, с врачом и сиделками. Шестьдесят тысяч в месяц — половина моей зарплаты.
— Мы не потянем, — сказала Ольга, побледнев.
— Потянем, — ответил я. — Возьму подработку.
Самый тяжёлый разговор в жизни был с мамой.
— Тебе нужна помощь, которую я не могу дать здесь, — говорил я, глотая ком в горле. — Там за тобой будут ухаживать, там есть доктора.
— Ты меня сдаёшь, — сказала она тихо, не глядя на меня.
Я не нашёл слов, чтобы её переубедить.
В день отъезда она молчала. Собрала только самое необходимое — одежду, фотоальбом, отцовские часы. Все пакеты, коробки, бутылки и газеты остались в комнате, как немой укор.
Теперь я приезжаю к ней каждую субботу. Привожу домашний пирог, яблоки, новые носки. Она берёт, благодарит, но в глазах пустота. Худеет, говорит всё меньше. Врачи называют это адаптацией.
Ольга обнимает меня по вечерам, говорит, что я поступил правильно, что теперь всем стало легче. Но её слова словно долетают через толстое стекло.
По ночам я лежу без сна и думаю о том, что иногда правильное решение ощущается как предательство. И никакие разумные доводы не могут заглушить тихий голос внутри, который шепчет: «Ты оставил её, когда она тебя больше всего нуждалась».
Возможно, я спас свою семью. Но часть моей души осталась в той комнате, заваленной пакетами, вместе с женщиной, которая когда-то учила меня завязывать шнурки и не бояться темноты, пишет новостной портал.
Фото: nrnews.ru
